Непобедимое солнце Романа Айвазяна
Художник г. Москва, Россия
Сегодня современное искусство часто критикуют за то, что оно во многом перестало отражать великие нарративы. Действительно, искусство теперь характеризуется развитием индивидуального творческого метода, на первый план выходит и приобретает важность личный взгляд художника.
Ретроспективная выставка Романа Айвазяна, которая открывается 18 мая в Армянском музее «Тапан» в г. Москва, держит фокус на индивидуальных переживаниях художника, его переосмыслении окружающей действительности, умении задать вопросы и жить надеждой и объясняет, что для художника значит то самое метафорическое солнце, вынесенное в название выставки.
В преддверии открытия выставки мы с Романом поговорили как куратор и художник о том, что для него значит его путь, и как на нем оставаться несмотря ни на что, о том, как он выстраивает отношения со своими работами и окружающим пространством, и где живет его муза.
Юлия Сысалова: Роман, ваша ретроспективная выставка показывает ваш путь художника и человека в разные времена (жизнь в Грузии, Армении, распад СССР и поиск новой жизни). Как вы для себя определяете, то, что называют «путем художника»?
Роман Айвазян: Мне кажется, все этапы, их череда и взаимопроникновение, взаимодополнение и составляют мой путь как художника. Каждый этап оставляет свой след, впечатывается в память и постепенно, плавно или рывками, выплывает оттуда, вырывается, неожиданно выскакивает то прекрасными и романтическими, то уродливыми образами. С возрастом понимаешь, что годится всё, все надо помнить, перерабатывать и брать с собой как бесценный багаж.
Ю.С.: На ваших полотнах много яркого цвета. Иногда даже кажется, что все залито солнцем. Откуда это?
Р.А.: А как же без солнца? Банально будет утверждать, что солнце — это сама жизнь. Это понятно всем. Но я как южанин и как горец даже, можно сказать, впитал солнечный цвет и свет с самого рождения: на юге и в горах его намного больше, чем здесь. А много солнца — это и много сочного цвета, больше контрастов, ярче краски. А, может быть, солнце впиталось в меня навсегда из-за не совсем безобидной детской шалости: я любил подолгу, до потери зрения, в упор смотреть на солнце, иногда потом не видел ничего, даже по несколько часов. Получал, конечно, за это от старших нагоняи, но все равно продолжал эти эксперименты. Мне нравилось, что после возвращения зрения все предметы меняли очертания, форму и цвет. Эти ощущения и образы я вижу до сих пор и часто вспоминаю. Возможно, тогда и случилось рождение художника Романа Айвазяна.
Ю.С.: Ваша активная творческая деятельность началась, когда шлюзы советской цензуры уже были открыты, и свободное искусство новой России, можно сказать, приняло вас в свои объятия. Испытали ли вы от этого определённые потрясение, или были к этому готовы?
Р.А.: И то, и другое имело место. Конечно, я никогда не был особенным приверженцем соцреализма, за что во время учёбы получал угрозы отчисления и изгнания, но и к такой лавине свободы, как и все, наверное, не был готов, - не ожидал такого стремительного обрушения всесильных догматов. Думаю, это хорошо. Я получил хорошее образование, научился многим тонкостям художественного ремесла, и, пока я их осваивал под строгим присмотром классиков, идеи и образы рождались, роились и накапливались в моей голове. И вдруг им представилась возможность воплощаться! Как я теперь понимаю, это было настоящим счастьем, даже восторгом, пьянящим чувством неограниченных возможностей.
Роман Айвазян: Мне кажется, все этапы, их череда и взаимопроникновение, взаимодополнение и составляют мой путь как художника. Каждый этап оставляет свой след, впечатывается в память и постепенно, плавно или рывками, выплывает оттуда, вырывается, неожиданно выскакивает то прекрасными и романтическими, то уродливыми образами. С возрастом понимаешь, что годится всё, все надо помнить, перерабатывать и брать с собой как бесценный багаж.
Ю.С.: На ваших полотнах много яркого цвета. Иногда даже кажется, что все залито солнцем. Откуда это?
Р.А.: А как же без солнца? Банально будет утверждать, что солнце — это сама жизнь. Это понятно всем. Но я как южанин и как горец даже, можно сказать, впитал солнечный цвет и свет с самого рождения: на юге и в горах его намного больше, чем здесь. А много солнца — это и много сочного цвета, больше контрастов, ярче краски. А, может быть, солнце впиталось в меня навсегда из-за не совсем безобидной детской шалости: я любил подолгу, до потери зрения, в упор смотреть на солнце, иногда потом не видел ничего, даже по несколько часов. Получал, конечно, за это от старших нагоняи, но все равно продолжал эти эксперименты. Мне нравилось, что после возвращения зрения все предметы меняли очертания, форму и цвет. Эти ощущения и образы я вижу до сих пор и часто вспоминаю. Возможно, тогда и случилось рождение художника Романа Айвазяна.
Ю.С.: Ваша активная творческая деятельность началась, когда шлюзы советской цензуры уже были открыты, и свободное искусство новой России, можно сказать, приняло вас в свои объятия. Испытали ли вы от этого определённые потрясение, или были к этому готовы?
Р.А.: И то, и другое имело место. Конечно, я никогда не был особенным приверженцем соцреализма, за что во время учёбы получал угрозы отчисления и изгнания, но и к такой лавине свободы, как и все, наверное, не был готов, - не ожидал такого стремительного обрушения всесильных догматов. Думаю, это хорошо. Я получил хорошее образование, научился многим тонкостям художественного ремесла, и, пока я их осваивал под строгим присмотром классиков, идеи и образы рождались, роились и накапливались в моей голове. И вдруг им представилась возможность воплощаться! Как я теперь понимаю, это было настоящим счастьем, даже восторгом, пьянящим чувством неограниченных возможностей.
Дева Гуру (Мудрец) 120х90см, холст, масло, 1992
Ю.С.: Расскажите о своей первой настоящей мастерской, о том месте, которое позволило вам развернуться по-настоящему во всю мощь, почувствовать себя художником.
Р.А.: В 1987 году на Арбате я встретил человека, который практически мне эту первую мастерскую подарил, хотя и на время. Это был красивый большой человек, директор Подольского цементного завода Володя Мелихов. Фамилия такая говорящая - он тоже был из казаков, и был одержим светлой идеей построить у себя в окрестностях завода эдакий «город солнца» - станицу с уклоном в ремёсла и искусства и назвать это «Город мастеров». Не всем его мечтам суждено было сбыться, но начало он положил и нас, нескольких молодых художников, своей идеей заразил и увлёк. Так, благодаря его энергии и любви к искусству, я получил в своё распоряжение 60 светлых метров с четырехметровыми потолками и огромными окнами в помещении клуба. А по соседству разместились витражисты, мозаичники и прочий творческий люд. Прямо Подольский Монмартр получился. А я получил возможность заказать самый большой из имеющихся в продаже мольбертов, который был доставлен прямиком из Ленинграда. На этом мольберте можно было разместить огромные полотна - 3 на 2. Как тут было удержаться? И понеслась, как говорится, душа в рай: это было счастливое время молодости, размаха, надежд, активного творчества.
Ю.С.: Вы создали что - то особенное тогда, или вам важен был сам процесс поиска?
Р.А.:Многие крупногабаритные полотна были созданы в этой мастерской. Там состоялась крупная сделка на продажу 100 картин с артдилером Борисом Берковичем, одним из первых «флибустьеров» из Швейцарии (давнишним эмигрантом из России) на зарождающемся московском арт-рынке. Многое было сделано даже на заказ. По нынешним временам суммы были небольшими, но тогда, в 1989-90-х, это было впечатляюще.
Для самого Мелихова, мецената и любителя красоты, я делал скульптуры, резьбу по камню для оформления спортзала, в содружестве с моими друзьями, делавшими мозаичные панно.
Ю.С.: Каждая ваша работа – это концентрированная жизнь, микрокосмос. Где вы черпаете вдохновение для своих работ? Важен ли для вас общественный темперамент, или только в тишине и уединении вы поддерживаете полноценный диалог с музой живописи?
Р.А.: Я - человек не слишком общительный, часто бываю недоволен собой и окружающими, кое - кто даже говорит, что я мизантроп. Надеюсь, что это не так, но вдохновение, мне кажется, я извлекаю из себя, из столкновения своих настроений и эмоций, но, конечно, не без влияния внешних впечатлений. Скажу так: я инстинктивно это вдохновение в себе оберегаю от распыления, от чужих глаз - боюсь упустить, спугнуть, расплескать. Поэтому общественный темперамент — это не обо мне, с годами я понимаю это особенно четко.
В молодости кажется, что весь мир тебе открыт, и ты сам активнее открываешься ему навстречу, больше общаешься, впитываешь, потом выплескиваешь всё это впитанное на холст. А теперь, наоборот, стараюсь бережнее хранить накопленное, даже страшно иногда - вдруг все совсем кончится. Но пока с музой отношения, хотя и сложные, но более или менее стабильные, мне кажется она мне даже благодарна иногда, что я всегда ее жду.
Р.А.: В 1987 году на Арбате я встретил человека, который практически мне эту первую мастерскую подарил, хотя и на время. Это был красивый большой человек, директор Подольского цементного завода Володя Мелихов. Фамилия такая говорящая - он тоже был из казаков, и был одержим светлой идеей построить у себя в окрестностях завода эдакий «город солнца» - станицу с уклоном в ремёсла и искусства и назвать это «Город мастеров». Не всем его мечтам суждено было сбыться, но начало он положил и нас, нескольких молодых художников, своей идеей заразил и увлёк. Так, благодаря его энергии и любви к искусству, я получил в своё распоряжение 60 светлых метров с четырехметровыми потолками и огромными окнами в помещении клуба. А по соседству разместились витражисты, мозаичники и прочий творческий люд. Прямо Подольский Монмартр получился. А я получил возможность заказать самый большой из имеющихся в продаже мольбертов, который был доставлен прямиком из Ленинграда. На этом мольберте можно было разместить огромные полотна - 3 на 2. Как тут было удержаться? И понеслась, как говорится, душа в рай: это было счастливое время молодости, размаха, надежд, активного творчества.
Ю.С.: Вы создали что - то особенное тогда, или вам важен был сам процесс поиска?
Р.А.:Многие крупногабаритные полотна были созданы в этой мастерской. Там состоялась крупная сделка на продажу 100 картин с артдилером Борисом Берковичем, одним из первых «флибустьеров» из Швейцарии (давнишним эмигрантом из России) на зарождающемся московском арт-рынке. Многое было сделано даже на заказ. По нынешним временам суммы были небольшими, но тогда, в 1989-90-х, это было впечатляюще.
Для самого Мелихова, мецената и любителя красоты, я делал скульптуры, резьбу по камню для оформления спортзала, в содружестве с моими друзьями, делавшими мозаичные панно.
Ю.С.: Каждая ваша работа – это концентрированная жизнь, микрокосмос. Где вы черпаете вдохновение для своих работ? Важен ли для вас общественный темперамент, или только в тишине и уединении вы поддерживаете полноценный диалог с музой живописи?
Р.А.: Я - человек не слишком общительный, часто бываю недоволен собой и окружающими, кое - кто даже говорит, что я мизантроп. Надеюсь, что это не так, но вдохновение, мне кажется, я извлекаю из себя, из столкновения своих настроений и эмоций, но, конечно, не без влияния внешних впечатлений. Скажу так: я инстинктивно это вдохновение в себе оберегаю от распыления, от чужих глаз - боюсь упустить, спугнуть, расплескать. Поэтому общественный темперамент — это не обо мне, с годами я понимаю это особенно четко.
В молодости кажется, что весь мир тебе открыт, и ты сам активнее открываешься ему навстречу, больше общаешься, впитываешь, потом выплескиваешь всё это впитанное на холст. А теперь, наоборот, стараюсь бережнее хранить накопленное, даже страшно иногда - вдруг все совсем кончится. Но пока с музой отношения, хотя и сложные, но более или менее стабильные, мне кажется она мне даже благодарна иногда, что я всегда ее жду.
Ю.С.: Что вас заставляет снова и снова браться за кисть? Близок ли вам принцип внутренней необходимости художника, о котором говорил еще Кандинский, и связано ли это с тем, что можно было бы назвать путем художника?
Р.А.: Именно эта внутренняя необходимость и заставляет, и, если бы не она, давно сложил бы кисти. Во всяком случае, это никак не связано с материальной отдачей. Я был бы не я, и вообще меня бы не было, если бы эта внутренняя необходимость не научила меня упрямству. Частенько внутренний голос говорит мне: бросай, завязывай, это никому теперь не нужно… Приходится проявлять это упрямство и волю наперекор голосу предательского сомнения и продолжать.
Так что же это, как не мой путь? - другого у меня нет. Так что, прав был Кандинский.
Ю.С.: В нашем нестабильном мире человеку требуется психологическое убежище. Может ли таким местом быть искусство? Может ли человек найти там такое убежище, где сможет вдохнуть глубоко и отдохнуть от духоты всемирной паутины?
Р.А.: Без всякого сомнения, да. Искусство очень энергоемко, причём имеет свойство эту энергию отдавать, а не забирать, в отличие от масс-медиа и интернета. Не буду утверждать, что всегда подхожу к мольберту в хорошем настроении и самочувствии, ведь я сам часто ищу в творчестве утешения и убежища, и возможно, невольно передаю холсту негативные эмоции.
Однако, основная тайна искусства как раз состоит в том, что оно способно к трансформации энергии, к превращению отрицательного заряда в положительный, и на выходе все равно выдаёт некий энергетический заряд. Во всяком случае, в живописи происходит именно так. Тем более, что это одно из немногих молчаливых искусств, а где - тишина, там - всегда подзарядка энергией, как в лесу.
Ю.С.: Есть ли у вас «тема жизни», или ваши отношения с искусством выстроены иначе?
Р.А.: В моем творчестве нет определённой темы. Есть только желание и стремление выдавать хоть иногда что-то талантливое, где будет ощущаться вложенная мной энергия и эмоциональная наполненность. А в работе - темы разные. Я - человек не устойчивый, переменчивый: сейчас думаю об одном, через два часа - совсем о другом; никогда не воплощаю то, что намеревался делать накануне (знаю, что это очень неудобно для окружающих).
В творчестве я, - скорее, импрессионист, не по стилю и технике, а по сиюминутности восприятия и оценки, но никак не адепт какой-либо идеи. Именно поэтому, мне кажется, у меня нет основного мотива ни в темах, ни в воплощениях. Хотя, со стороны, наверное, виднее.
Р.А.: Именно эта внутренняя необходимость и заставляет, и, если бы не она, давно сложил бы кисти. Во всяком случае, это никак не связано с материальной отдачей. Я был бы не я, и вообще меня бы не было, если бы эта внутренняя необходимость не научила меня упрямству. Частенько внутренний голос говорит мне: бросай, завязывай, это никому теперь не нужно… Приходится проявлять это упрямство и волю наперекор голосу предательского сомнения и продолжать.
Так что же это, как не мой путь? - другого у меня нет. Так что, прав был Кандинский.
Ю.С.: В нашем нестабильном мире человеку требуется психологическое убежище. Может ли таким местом быть искусство? Может ли человек найти там такое убежище, где сможет вдохнуть глубоко и отдохнуть от духоты всемирной паутины?
Р.А.: Без всякого сомнения, да. Искусство очень энергоемко, причём имеет свойство эту энергию отдавать, а не забирать, в отличие от масс-медиа и интернета. Не буду утверждать, что всегда подхожу к мольберту в хорошем настроении и самочувствии, ведь я сам часто ищу в творчестве утешения и убежища, и возможно, невольно передаю холсту негативные эмоции.
Однако, основная тайна искусства как раз состоит в том, что оно способно к трансформации энергии, к превращению отрицательного заряда в положительный, и на выходе все равно выдаёт некий энергетический заряд. Во всяком случае, в живописи происходит именно так. Тем более, что это одно из немногих молчаливых искусств, а где - тишина, там - всегда подзарядка энергией, как в лесу.
Ю.С.: Есть ли у вас «тема жизни», или ваши отношения с искусством выстроены иначе?
Р.А.: В моем творчестве нет определённой темы. Есть только желание и стремление выдавать хоть иногда что-то талантливое, где будет ощущаться вложенная мной энергия и эмоциональная наполненность. А в работе - темы разные. Я - человек не устойчивый, переменчивый: сейчас думаю об одном, через два часа - совсем о другом; никогда не воплощаю то, что намеревался делать накануне (знаю, что это очень неудобно для окружающих).
В творчестве я, - скорее, импрессионист, не по стилю и технике, а по сиюминутности восприятия и оценки, но никак не адепт какой-либо идеи. Именно поэтому, мне кажется, у меня нет основного мотива ни в темах, ни в воплощениях. Хотя, со стороны, наверное, виднее.
Ю.С.: Какие у вас отношения с написанными работами?
Р.А.: Это вопрос, что называется, «на засыпку» (улыбается). Отношение к работам - как у ревнивого, эгоистичного, не очень объективного, в то же время занудного и придирчивого родителя: сам ругаю, а другие когда ругают - сами понимаете, внутренне негодую и обижаюсь, хотя и сдерживаюсь, правда не всегда.
А если серьезно, то мне мои работы скорее не нравятся, особенно на следующий день после того, как я пришёл к выводу, что работа готова. Часто начинаю дорабатывать, но только порчу, и тогда уже совсем ненавижу. Но, как говорится, «ненавижу и люблю». Такое вот сложное отношение.
Немного завидую самодовольным людям, которые не сомневаются в своей гениальности и в том, что регулярно выдают шедевры. А, может, и не завидую: уверен, что творчество и самодовольство не совместимы.
В целом, я всегда расставался с работами легко - раздавал, дарил. Не солить же их, как огурцы. Тем более, что не так много помню людей, готовых за искусство платить.
Ю.С.: Возможно, у ваших работ – другой путь? Сегодня художник - сродни философу, это генератор идей и художественных образов, в какой-то степени – провидец, опережающий время, сами того даже иногда не подозревая. Может быть, именно в этом предназначение и загадка искусства? Ощущаете ли вы в процессе творчества какие-то сигналы из будущего?
Р.А.: Здесь мне трудно что-либо утверждать. Находясь в моменте, ты не можешь осознать, откуда приходит мотивация - из прошлого или из будущего. Могу только сказать, что всю жизнь, и до сих пор, я вижу причудливые, красочные, насыщенные разными эмоциями сны.
Многие из моих картин пришли ко мне через сны. Кстати, некоторые из моих снов сбываются, из-за этого я стал суеверным. Возможно, что-то из навеянного таким образом и является сигналами из будущего. Как и все, кто что-то создаёт, я хотел бы, чтобы это влияло на умы и души благотворно, побуждало стать справедливее и искреннее, а значит - чуть-чуть продвинуться вперёд, в будущее.
Ю.С.: Древнегреческий философ Гераклит сравнивал Создателя с играющим ребенком, согласны ли вы с тем, что художник творящий – это тоже «играющий бог»?
Р.А.: Как можно не соглашаться с Гераклитом? Утверждения древних проверены временем. Мы, современные люди, видим, что Создатель был немного наивным, когда продумывал проект человечества. Люди оказались хитрее и расчетливее, чем он предполагал. Может быть это и хорошо, иначе человечество бы не выжило. А художники, раз они что-то создают, значит они тоже немного создатели, тем более что их создания — это, действительно, немного не всерьёз, немного игра, как любое искусство. Но «играющий бог» — это, хотя и лестно, немного самонадеянно: все-таки масштаб не тот.
Записала Юлия Сысалова, Куратор ретроспективной выставки Романа Айвазяна «Непобедимое солнце», член Международной Ассоциации художественных критиков, Вице-президент Института культуры Средиземноморья (Греция), создатель онлайн-школы АРТ-коммуникаций.
Р.А.: Это вопрос, что называется, «на засыпку» (улыбается). Отношение к работам - как у ревнивого, эгоистичного, не очень объективного, в то же время занудного и придирчивого родителя: сам ругаю, а другие когда ругают - сами понимаете, внутренне негодую и обижаюсь, хотя и сдерживаюсь, правда не всегда.
А если серьезно, то мне мои работы скорее не нравятся, особенно на следующий день после того, как я пришёл к выводу, что работа готова. Часто начинаю дорабатывать, но только порчу, и тогда уже совсем ненавижу. Но, как говорится, «ненавижу и люблю». Такое вот сложное отношение.
Немного завидую самодовольным людям, которые не сомневаются в своей гениальности и в том, что регулярно выдают шедевры. А, может, и не завидую: уверен, что творчество и самодовольство не совместимы.
В целом, я всегда расставался с работами легко - раздавал, дарил. Не солить же их, как огурцы. Тем более, что не так много помню людей, готовых за искусство платить.
Ю.С.: Возможно, у ваших работ – другой путь? Сегодня художник - сродни философу, это генератор идей и художественных образов, в какой-то степени – провидец, опережающий время, сами того даже иногда не подозревая. Может быть, именно в этом предназначение и загадка искусства? Ощущаете ли вы в процессе творчества какие-то сигналы из будущего?
Р.А.: Здесь мне трудно что-либо утверждать. Находясь в моменте, ты не можешь осознать, откуда приходит мотивация - из прошлого или из будущего. Могу только сказать, что всю жизнь, и до сих пор, я вижу причудливые, красочные, насыщенные разными эмоциями сны.
Многие из моих картин пришли ко мне через сны. Кстати, некоторые из моих снов сбываются, из-за этого я стал суеверным. Возможно, что-то из навеянного таким образом и является сигналами из будущего. Как и все, кто что-то создаёт, я хотел бы, чтобы это влияло на умы и души благотворно, побуждало стать справедливее и искреннее, а значит - чуть-чуть продвинуться вперёд, в будущее.
Ю.С.: Древнегреческий философ Гераклит сравнивал Создателя с играющим ребенком, согласны ли вы с тем, что художник творящий – это тоже «играющий бог»?
Р.А.: Как можно не соглашаться с Гераклитом? Утверждения древних проверены временем. Мы, современные люди, видим, что Создатель был немного наивным, когда продумывал проект человечества. Люди оказались хитрее и расчетливее, чем он предполагал. Может быть это и хорошо, иначе человечество бы не выжило. А художники, раз они что-то создают, значит они тоже немного создатели, тем более что их создания — это, действительно, немного не всерьёз, немного игра, как любое искусство. Но «играющий бог» — это, хотя и лестно, немного самонадеянно: все-таки масштаб не тот.
Записала Юлия Сысалова, Куратор ретроспективной выставки Романа Айвазяна «Непобедимое солнце», член Международной Ассоциации художественных критиков, Вице-президент Института культуры Средиземноморья (Греция), создатель онлайн-школы АРТ-коммуникаций.
Обучающие продукты онлайн-школы
арт-коммуникаций Юлии Сысаловой
арт-коммуникаций Юлии Сысаловой
